В книге бывшего начальника управления информации Министерства иностранных дел гитлеровской Германии Пауля Кареля «Восточный фронт», составленной на основании архивных документов и воспоминаний немецких солдат, есть несколько цитат, про то, как воевали наши аташки:
«Быстро продвигаясь, танкисты ворвались на позиции монгольской бригады. Но сыны степей не бросились бежать: они принялись бросать в танки бутылки с «коктейлем Молотова».
«С другой стороны, переброшенные под Москву с Дальнего Востока монгольские и сибирские дивизии, отличавшиеся от других частей боевым духом, сражались отважно. Отстоять Москву удалось во многом благодаря этим войскам..»
Нам сегодня понятно, что под монгольскими дивизиями подразумевались соединения, прибывшие из Средней Азии, в частности 316 стрелковая дивизия генерала И. Панфилова, где воевал Бауржан Момышулы и 312 стрелковая дивизия, сформированная в Актюбинске. По словам П. Кареля «монголы» воевали отважно. В боях 1944 года он вместо «монголов» употребляет другое название «туркмены».
Для того, чтобы понять как воевали наши отцы и деды, предлагаю отрывки из воспоминаний ветеранов войны, выложенных сайте «http://iremember.ru/» и других.
Соловьев Александр Иванович
А кстати, с людьми, каких национальностей вам довелось служить вместе?
Самых разных. Вот вспомнился такой случай. Как-то послал меня наш комбат, капитан Дусенбиев, в штаб полка с донесением, и на словах я передал его просьбу: "Прислать четыре пулемета с русскими расчетами". Так тот офицер аж взвился: "Ишь ты, сам казах, а русские расчеты требует", правда, эту просьбу все-таки выполнили.
Каплан Ян Павлович
В начале сорок третьего года в пехоте было еще очень много нацменов из Средней Азии, очень много казахов, татар и башкир. Об этом тоже забывать нельзя. Люди шли на смерть за Советскую Родину не думая тогда : кому Родина – мать, а кому - мачеха.
Гершман Матвей Львович
Насчет солдат из Средней Азии, скажу следующее. Мой новый ротный, еврей из Одессы, войну «ломал» с октября сорок первого, был четыре раза ранен. Так он сразу сказал, что мы замучаемся «нацменов» в атаку поднимать, а если кого- то из них ранило, так весь «кишлак» возле него собирался, а немец в это время одной миной всех накрывал. Узбеки русским языком почти не владели, команды понимали с трудом. Если бы в обороне стояли, нашлось бы время этих бойцов к войне настоящей подготовить, но нам предстоял бой за плацдарм! Если «елдаш» выживал после пары боев, то потом воевал, как правило, неплохо. А казахи вообще становились добрыми солдатами. Это мое сугубо личное мнение, если кого задел, прошу извинить.
Шарапов-Антонов Юрий Павлович
Поскольку в основном оборона была стабильная, то в плен никто не попадал. А вот в наступлении случился один казус, который всех нас очень поразил. Когда мы перешли границу и оказались отрезанными от дивизии, небольшая группа, - было нас максимум десяток человек, - потеряла ориентировку и пошла не в ту сторону. Помню, там еще была одна девушка-казашка, по имени Роза. Здоровая такая девка была, высокого роста, выше меня гораздо. И моталась она со своей снайперской винтовкой. А какая тут снайперская винтовка, если из леса вот-вот выскочит какой-нибудь дурак или несколько дураков-финнов, - и надо стрелять, тут уж снайперская винтовка не поможет...
Состав курсантов был многонациональным, но жили мы одной семьей и хорошо понимали друг друга. Не ощущалось никакого различия между русскими, узбеками, украинцами, казахами, татарами и другими национальностями. Были подлинные дружба и взаимопонимание.
Левин Михаил Борисович
На Перекопе, когда я еще старшим сержантом командовал ротой, в которой оставалось девять человек (все офицеры выбыли из строя), нам выделили для обороны участок передовой длинной шестьсот метров. Пошел ночью проверять линию обороны. Были вырыты окопчики на каждого бойца, а снизу , в окопе прорывался еще лаз, такая "траншея", которая вела в нору, в "землянку для отдыха". Смотрю, а моего бойца Сигикбаева нет на месте, я в лаз, а он в "землянке" расположился. Спрашиваю: "Ты почему окоп оставил?", а он отвечает: "Товарищ командир, мой курсак пропал", мол, устал голодать. Когда я его поймал во второй раз, что вместо наблюдения за нейтралкой он отсиживается в норе, то вытащил его на бруствер и сказал: "Не хочешь нормально служить у нас, иди к немцам, служи у них!", и погнал его в немецкую сторону. Сигикбаев бросился умолять: "Командыр, моя не будет!", сразу стал хорошим и исполнительным бойцом, даже таскал на себе боеприпасы для товарищей.
Адильбеков Зекен Уалханович
Приходилось брать "языка"?
Приходилось. В Карпатах пришлось днем брать. Командиру взвода дали задание срочно взять "языка". Пошли всем взводом. Сплошной обороны у немцев не было. Мы хотели пройти напрямик, бегом пересечь открытое место, выйти в тыл немцам и искать, кто попадется. Когда стали перебегать, заработал немецкий пулемет. И мы все легли. Назад вернулись и пошли по лесу кругом, в обход. Вышли к этой же поляне, только с другой, немецкой, стороны. Посмотрели - окоп, в нем два пулеметчика смотрят в сторону нашей обороны. Пошли я и Лагунов Николай. Мы не боялись ни хрена, потому что они нас не видели. Подошли сзади: "Хальт! Хенде Хох!" Они схватились за пистолеты. Мы пару очередей из автоматов выпустили, но не стали их убивать - они нам нужны были живыми. Тут остальные ребята прибежали. Отобрали у этих пацанов... они тоже молодые ребята... пистолеты, пулемет забрали и повели. Вот так в течение двух часов выполнили указание штаба. Вот так приходилось брать... Были и другие случаи... На такой-то сопке окопались фрицы. Надо поймать и привести. Притом желательно не рядового, а офицера... Разведчик всю жизнь ползает по-пластунски. Другие на ногах ходят, летчики летают, артиллеристы стоят за 20 километров стреляют, а разведчик всю жизнь ползает на пузе... И вот ползком, друг друга выручаем...
Шелякин Александр Андреевич
Противоречия на национальной почве были во взводе?
Нет. Наоборот, узбеки и казахи домой письма писали с просьбой прислать урюк, кишмиш, чтобы другие попробовали.
Вул Иосиф Исаакович
Дивизия была национальной?
Да. Она была сформирована в Азербайджане, но в ходе боевых действий ее пополняли бойцами, родом со всех республик СССР, и к моему прибытию в эту часть она стала смешанной, интернациональной , большинство бойцов и офицеров было русскими, украинцами, казахами, но оставалась большая прослойка боевых офицеров, азербайджанцев по национальности, хранивших традиции этой славной дивизии.
Белый Вилен Викторович
Сотни формировались по станичному принципу?
Старались, чтобы в одной сотне большинство казаков были уроженцами одной станицы или хутора, но сделать это было непросто. К моменту формирования дивизии фронт прокатился через Кубань туда и обратно, многие мужчины были давно призваны в Красную Армию, еще в 1941 году, других забрали в Действующую Армию полевые военкоматы сразу после освобождения весной сорок третьего, да еще немало народа ушло на запад с немцами, и поэтому, когда хотели сделать чисто казачьи сотни, укомплектованные исключительно казаками - земляками, то командование столкнулось с трудностями. Половина казаков в каждой сотне была из "иногородних", людей разных национальностей. У меня во взводе был, например, казах, был еще еврей, носивший русскую аристократическую фамилию Оболенский. Санитар сотни, вынесший меня, раненого, в моем последнем бою, тоже был евреем.
Фальковский Григорий Яковлевия
А кто из командиров дивизии оставил наилучшее впечатление?
Я был простым солдатом в звании старшины, и командиров дивизии видел всего несколько раз , в основном издали. Их у нас столько поменялось – Морозов, Ушаков, Рахимов, Гребенник, еще кто-то был. Генерала Сабира Рахимова, считай, что на моих глазах убило, в марте сорок пятого. Идем в колонне, перед нами бугор, дорога шла в гору. Звучит команда –«Посторонись!». Мимо нас проезжает «виллис» комдива Рахимова, с автоматчиками охраны на крыльях машины. За ним едет машина начальника политотдела дивизии полковника Смирнова. Они проехали, и через короткий промежуток времени, слышим, передают по цепочке – Генерала убило!
Мы кинулись на бугор, а там Рахимов и еще человека четыре полковника с адъютантами и охраной на земле лежат, побитые осколками. Прямое попадание снаряда , то ли там был наблюдательный пункт, то ли еще что-то, но комдив со всей свитой остановился на гребне бугра на свою погибель. Наша рота вытаскивала их трупы.
Шурыгин Василий Иванович
Какие отношения были в дивизии?
Отношения среди солдат были нормальные, один за одного, не как сейчас. По национальностям не разделяли, не важно кто ты – русский, татарин, мордвин или казах – все равно друг хороший. Кормили нас нормально.
Гарштя Иван Антонович
Как Вы переживали смерть товарищей?
Когда старый человек должен умереть это одно, а когда погибает молодой, с которым ты только что был рядом, общался с ним, и когда ты понимаешь, что сам мог оказаться на его месте… К этому привыкнуть невозможно. Я помню, как мы переживали, когда погиб наш командир взвода казах Держижабов. Нас, молодых солдат, он всячески поддерживал, ободрял, берег и учил. Когда он умирал на наших глазах, когда видели его внутренности на снегу, мы плакали…
Когда еще были в запасном полку, то мы, молдаване, не общались с прибалтами, которых там было много, т.к. и они и мы не знали русского языка. Когда на фронт прислали пополнение с Кавказа, так они вообще не говорили по-русски, как мы могли с ними общаться? Пополнение из Средней Азии мало того, что совсем не знало русского языка, так еще и оказалось совсем неподготовленным… Но ничего, все воевали, все шли в атаку, все исполняли приказы, были тогда «рычаги» заставить людей добросовестно воевать, хочешь ты этого или нет… Главное – подготовка солдат, а национальность не важна, все воевали. Вот, например, наш командир взвода был казах, за свои профессиональные и человеческие качества его уважали, и даже любили. Какого-то пренебрежения к солдатам какой-либо национальности, а уж тем более конфликтов я не помню. На передовой все мы были как братья, ходили рядом со смертью, и делить нам было нечего.
Эльяш Михаил Наумович
По Вашему мнению, в танковые гвардейские части шел особый отбор личного состава или нет? Скажем по национальному или возрастному показателю?
Я бы не сказал, что существовал какой-то особый критерий для набора в танкисты. Среди экипажей были люди разных возрастов и национальностей. Помимо русских и украинцев у нас в полку среди танкистов было немало евреев, татары, были представители различных народов Средней Азии, например, был казах Бахыт Буша, учитель Мамедов. Среди танкистов в экипажах были беспартийные и коммунисты, были восемнадцатилетние ребята и многодетные сорокалетние мужики.
Так что, по моему мнению, не было какого-то специфического отбора.
Матусов Григорий Исаакович
Я подружился с курсантом Жакаем Асилбековым, казахом по национальности, старше меня лет на двадцать. Когда нам разрешался выход в город, то мы всегда вместе с ним ходили в увольнительную, знакомились с девушками. Жакай был умным человеком, очень смуглый, невысокого роста, коренастый, широкоскулый, почти "без шеи", он очень плохо подавался этой курсантской муштре и на строевой подготовке его гоняли больше всех. Мы стали с ним настоящими друзьями. До войны Жакай работал вторым секретарем Кустанайского или Тургайского горкома партии, заместителем по промышленности. Он мне рассказывал, что у казахов есть три главных рода, "жуза", что-то вроде касты, и в каждый род входят множество племен. Роды с его слов делятся на род воинов, простого народа и черни. Так Жакай говорил, что он принадлежит к роду воинов, и когда он убьет первого фашиста, то по старинному обычаю вырежет из груди врага сердца, слижет его кровь с клинка и станет бессмертным. Самое смешное, что он искренне в это верил, и я над ним подшучивал по этому поводу. При знакомстве с русскими девушками он называл себя Женей, и когда во взводе об этом узнали, то стали над ним подшучивать, мол, "Женя, как дела", то Асилбеков сразу свирепел, бросался чуть ли не в драку - "Я не Женя, я Жакай!".
В офицерском танковом резерве в городе Кемь нас разместили в бараках, где мы спали на нарах, в нашей комнате находилось двадцать офицеров, все лейтенанты, за исключением одного капитана. Познакомился с младшим лейтенантом Ивановым, парнишкой из Алма-Аты, еще не побывавшем на фронте.
Механиком оказался старший лейтенант, казах Джамбаев, которого я называл по отчеству - "Джамбаевич". Было ему уже лет 40-45 , невысокий, коренастый, с грубым смуглым лицом. Он рассказал, что в армии служит уже седьмой год, с его слов он участвовал в Финской компании, а в Отечественную на фронт попал впервые, только сейчас, весной сорок пятого, и под Алма-Атой у него осталась семья и четверо детей. Джамбаев был тихим, выглядел каким-то подавленным, и я подумал, что ему, старшему лейтенанту, неприятно, что он должен подчиняться мне, офицеру в звании на две ступени ниже его. Как механик-водитель он был подготовлен слабо, и мне приходилось ему все время что-то показывать и подсказывать.
Баев Николай Данилович
Как вы опишете отношения в экипаже?
Дружба народов. Я жалею, что потерял фотографию своей роты, там на обороте так и написал. Белорусы, узбеки, казахи - кого только не было. А рота небольшая была - 5 танков по три человека, 16 человек. И экипаж был многонациональный: командир орудия еврей, я русский, заряжающий был украинец Миша Орлов.
Что такое "боевой друг"?
Это дружба, когда мы вместе. Про дружбу народов еще скажу. Когда я служил в Белоруссии, в казарме зенитная батарея была на одном этаже, а моя рота на другом. Замполит зенитчиков был казах, мы с ним так сошлись, как два брата. Кончилась служба, он в Ташкент уехал, я здесь, списались и друг к другу в гости еще в 80-е ездили. А дедовщина - дикость, она началась с Никиты Сергеевича, в 50-х годах он издал закон о призыве в армию осужденных. Законы тюремные в армию вошли. До этого понятия такого не было. Любого солдата или офицера в то время спроси, что это такое, рассмеялся бы.
Елисеев Василий Федорович
В начале ноября 1942-го года, как только Волга начала замерзать, наши плавучие артиллерийские батареи отбуксировали в Астрахань, но здесь оказалось небезопасно из-за налетов немецкой авиации, поэтому мы сначала перешли в Гурьев, оттуда - в Форт-Шевченко, бывший форт Александровский.
Вокруг песок, вода и ни одного дерева или кустарника. Форт-Шевченко, или порт Баутино, расположен на восточном берегу Каспия у большой бухты - значительно шире, чем севастопольская Северная бухта. В этой большой бухте отстаивалось много десятков судов, в том числе плавучие рыбоконсервные заводы. Мы там пробыли почти до конца февраля 1943-го года. За это время я выкопал в соседнем селе деревцо-поросль от вербы, которую в свое время посадил Тарас Григорьевич Шевченко, находясь в ссылке. Это деревцо посадил у летнего кинотеатра в Баутино. Перед отходом наших батарей в Махачкалу я узнал у местных жителей, кого они считают самым честным казахом. Так этому честному казаху я отдал несколько пачек чая, по весу около одного килограмма, добытого мною праведным и неправедным способом, за то, чтобы он в летнее время поливал деревцо, мною посаженное. В Форте-Шевченко с пресной водой было крайне сложно. Для нас пресную воду возили из Баку в наливных баржах и понемногу выдавали местным жителям. В 5-7 метрах от берега бухты жители отрывали небольшие ямки в 40-60 см глубиной, куда поступала полусоленая вода, и пользовались ею. Когда бывали морозы, и у берега замерзала пена морской воды, жители собирали ее, потому что она была пригодна для питья.
Несколько десятков лет я не знал о судьбе посаженного деревца. Как-то в начале 70-х годов я разговорился с Степаном Никитовичем Гонтаревым, который после войны несколько лет работал на восточном берегу Каспия на строительстве атомной станции и города Шевченко, и рассказал ему, что эти места я немного знаю, а также поведал ему о честном казахе и посаженном деревце. Гонтарев подтвердил, что такое дерево есть и его называют «Посаженное моряком». Я пытался проверить эту информацию, просил, чтобы он подробно рассказал, где растет это дерево, какие есть приметы и так далее. В итоге мы поняли, что это именно то деревцо, которое я посадил, в результате оно превратилось в большое дерево.
Николаев Кирилл Александрович
Но зависит от человека. Первый замполит у меня был азербайджанец, он говорил, что до войны был заместителем министра в Азербайджане. Он мне говорил: «Товарищ комбат, я же зам. министра был». Плохой человек, батареей не занимался, доносы на меня писал. Один раз командир полка, Фокин, его вызвал, не при мне было и говорит: «Вот что, ты лучше порядком в батарее занимайся, а не пиши доносы на своего командира». Вот такой у меня первый замполит был, он мне не помощник, а случайный человек.
А второй, когда я командиром дивизиона был, мне прислали нового замполита, казаха по национальности, фамилия его Тукенов была. Душа человек был. Всегда приходил ко мне: «Чем тебе помочь нужно?» Старался помочь. То, что мог он делал.
Так что отношение двойственное – если хороший человек, грамотный человек, принимающий людей он не вреден.
Из воспоминаний участников штурма Рейхсканцелярии
О то, что переда нами рейхсканцелярия сказал замполит батальона, который пришел к нам с Первомаем поздравлять. У меня был товарищ, помкомвзвода Дуйсеков, казах. Мимо нас пробегал со связными командир соседнего батальона, тоже казах, ГСС, земляк моего товарища, чуть ли не одного села они были. Он Дуйсекову что-то крикнул по-казахски, а тот сразу перевел – «В том здании Гитлер прячется». Тут такая ненависть в душе закипела, как бы до этой твари добраться и удушить своими руками. И такие чувства испытывали многие бойцы. Инстинкт самосохранения отошел на второй план. Гаубицами баррикаду на входе в бункер, - находившийся во дворе канцелярии разрушили, и мы, с криком «Ура!!!» и матом туда ворвались. А бой действительно был страшный ….. Да и в самом здании канцелярии очень много наших ребят погибло.
Тюленев Владимир Иванович
У нас служили люди самых разных национальностей. Посудите сами: парторг Кинджигалиев и комвзвода Шалкинбаев - казахи, врач - грузин Згуладзе, фельдшер - чуваш Горохов, знаменосец - узбек Мамаруза Насыров. Второй парторг - таджик Хамид Надыров, замполит дивизиона - украинец Лебеденко, а про русских даже не говорю, т.е. чрезвычайно пестрый букет всевозможных народностей. Но никто и никогда никого не попрекал и не обзывал, всегда воевали дружно и не делили солдат на своих и чужих. Никакой вражды, никаких конфликтов, ни тем более никакой дедовщины я ни на войне, ни после, ни разу не видел. Всегда жили мирно, но вот что я заметил. Все кроме русских старались держаться вместе, кучковались. Чуть только свободная минутка - нацмены сразу в свой кружок
Федотов Николай Степанович
После налета многих убило или ранило. Со мной был земляк, со одной мы деревни. У нас были курсантские ранцы пехотные, хорошие. Миша был повыше меня, поплотней. Я какой был такой и остался, но тогда конечно похудее, а он такой медлительный, и ко мне во всем прислушивался. После налетов я пошел его искать, а он от меня отполз метров на двадцать, и пуля попала ему в живот - разворотило все. Он мне успел сказать, чтобы я взял в ранце его документы. У нас там лежали письма из дома, от девушек, фотографии и документы.
Тут слышу санинструктор кричит: «Помогите перевязывать, кто может!». Я пошел к нему, взял бинты, неподалеку кубанец тот лежал, я его приподнял, штаны в крови, я их расстегнул, а там желтая жидкость течет. Пуля попала ему в пах - месиво, он на руках у меня умер. Тут же кричит командир взвода, парень 1922 года, самый молодой был из командиров взводов. Орет: «Пристрелите меня». Ревет. Ему одну ногу совсем оторвало, а другая на жилах висит. Он наган достал, но ребята отобрать успели.
Дальше я увидел казаха. Воевали же казахи, узбеки, киргизы. Это были трудяги. Мы успевали только сесть, лопатку достать, а они уже окоп заканчивали. Смелости и отваги у многих из них не было, но трудолюбия не занимать. Этот казах успел окопаться, и лежал на животе в не глубоком окопе, разрывная пуля попала ему в лопатку, всю спину разворотило, он уже не шевелился.
Рядом кричал кавказец, я его не помню, знаю точно что с Кавказа, у него не было руки, и нижняя челюсть разбита. Он говорит что то, а не поймешь. Я прижал культю, и стал перевязывать, намотал бинт, а он проваливается между рукой и туловищем, и кровь идет, не получается. Саниструктору кричу: «Я не могу, не получается, помоги». В общем управились мы. Такое получилось у меня боевое крещение.
Глыбин Борис Дмитриевич
- Отношения как складывались у вас с вашими связистами на фронте?
- Вы знаете, очень хорошо складывались у меня с ними отношения. У меня все национальности были. У меня, значит, было с этим так: были белорусы, были украинцы, были казахи, были татары, и даже два парня еврея было. Так вот, вы знаете, мы не делились, что ты, допустим, такой-то национальности, а ты — такой-то. Мы все были одна семья. И не разграничивали ничего. Поэтому выполняли все очень хорошо.
Мулер Мовша (Михаил) Самуилович
Какое пополнение считалось самым тяжелым для командира роты? В любом аспекте - возрастном, национальном, и так далее?
– Нацмены - среднеазиаты, получившие на фронте общее название узбеки - это был почти всегда удар по боеспособности и мучения для командира.
Они, к сожалению, имели в немалой степени заслуженную репутацию слабосильных и нытиков, особенно люди среднего возраста.
Из всех нацменов самыми толковыми и стойкими в бою были казахи и киргизы.
Один раз к нам прибыл молодой казах, здоровый, высокий парень, приличный человек, так на переходе он потащил на себе один пулемет максим и не помер на дороге.
Для переноски станкового пулемета в собранном состоянии, вместе со станком, была специальная дуга, и пулемет мог нести один боец, и при этом ствол смотрел вверх. Так я этого парня приметил, вижу что молодец, старается, и отдал его к старшине, пусть подкормит.
Тюленев Владимир Иванович
Вообще с людьми каких национальностей вам пришлось вместе воевать?
У нас служили люди самых разных национальностей. Посудите сами: парторг Кинджигалиев и комвзвода Шалкинбаев - казахи, врач - грузин Згуладзе, фельдшер - чуваш Горохов, знаменосец - узбек Мамаруза Насыров. Второй парторг - таджик Хамид Надыров, замполит дивизиона - украинец Лебеденко, а про русских даже не говорю, т.е. чрезвычайно пестрый букет всевозможных народностей. Но никто и никогда никого не попрекал и не обзывал, всегда воевали дружно и не делили солдат на своих и чужих. Никакой вражды, никаких конфликтов, ни тем более никакой дедовщины я ни на войне, ни после, ни разу не видел. Всегда жили мирно, но вот что я заметил. Все кроме русских старались держаться вместе, кучковались. Чуть только свободная минутка - нацмены сразу в свой кружок.
Овсянникова Тамара Родионовна
Помню, как нам зачитывали приказ Верховного Главнокомандующего №227. Отнеслись к нему по-разному. Проводились собрания, где обсуждался этот приказ. Не отступать, дак не отступать. Помню, пожилой связист из Средней Азии говорит: "Дак мы и так не отступаем". В полку я не помню разговоров или настроений, что мы не победим. Наоборот была уверенность, что победим обязательно. У меня лично даже в самые тяжелые дни блокады и мысли не возникало о нашем поражении или сдаче Ленинграда. Отец у меня тоже был оптимист и говорил: "Нет, не сдадут, не сдадут Ленинград". Ааа... Вот в роте я встретилась с чем-то похожим. Был у нас линейщик, казах, старший сержант. Фамилия его состояла из трёх слов. Но не помню. И вот он повёл со мной такую беседу: "Ты знаешь Тамара, в районе противотанкового рва у Колпино. Там можно к немцу уйти. Я сам ходил там по полю, собирал капустные кочерыжки. Там и гражданские ходили и многие из них перебегали к немцам. Я сам видел". Я говорю: "Да не ври ты. Колпинские не могли перебегать. Да и зачем ты мне это говоришь? Я к немцам не собираюсь". Сам он погиб во время прорыва блокады, когда вёл вторую линию связи. Взамен первой разорванной на клочки. Потом в госпитале я всё думала. Зачем он завёл со мной эту беседу. Сейчас даже думаю, что, может, он меня провоцировал, что бы узнать мои настроения
Зинов Лукьян Петрович
А вот следующий отрезок времени, я из-за последствий этой контузии, помню только отдельные моменты. Шли и шли на восток, правда, уже и кушать было нечего, но особенно страдали от жажды. Помню, однажды дождик прошел, так мы прямо из дорожной колеи сделали по паре глоточков. А так, где зерна пшеницы или ячмень разотрем и поедим. Но все равно оголодали, поэтому как-то вечером решили зайти в один хутор. Он вроде как в ложбинке располагался, весь в садах. Спросили одну тетку поесть, а она так резко: «Вы уходите, а нас оставляете?! Нет у меня хлеба!» - «Ну, хоть чего-то дайте!» - «Ничего нет! И вообще идите отсюда, а то немцев позову!» Оказывается, там уже немцы стояли. В общем, застращала нас, и мы пошли дальше. Но недалеко оказался пруд и на нем плавает с десяток молодых гусей. Мы их всех поймали, и решили приготовить. А в этой компании я больше всего подружился с одним танкистом. К огромному сожалению, ни имени, ни фамилии не помню. Старший сержант, казах, но по-русски чисто говорил. И мы с ним пошли искать ведро.
Вернулись к этому же дому, смотрим в колодце два ведра. И он предложил: «Давай глянем, что в них!» Достали, в одном оказалось молоко, а во втором сливочное масло». Потом смотрим, дверь почти открыта. Зашли в сени, чуланчик открыли, нащупали мешочки, в одном соль, а в другом мука. Тоже с собой их забрали. И прямо там за скирдой мы и гусей сварили, и лепешек напекли, в общем, наелись. А на рассвете понесли эти закоптелые ведра обратно.
Увидели ее: «Тетя, возвращаем вам четыре ведра!» - «Нехай!», в смысле не мои. Потом посмотрела: «Як?» - «Так мы же вас просили». – «А что вы делали?» - «Гусей приготовили!» - «Яких гусей?» – «А там на озере плавали». – «Так это, наверное, мои гуси…» Разговариваем с ней, а сами чувствуем, что немцы уже начинают копошиться. Но на удивление она с юмором отнеслась: «Нехай, может, мой мужик тоже где-то так голодный бродит…»
Зубко Николай Яковлевич
- Особист был в части?
- Был, казах по национальности, Сулейман Алтанбекович Байкыпчаков, я с ним после войны часто встречался. Он служил у нас в СМЕРШе, вел он себя нормально, гнилыми вещами не занимался, но пресекал трусость на корню. Были у нас и такие. Когда Западную Украину освободили, то к нам в часть прислали в качестве пополнения несколько дъячков. Да какие из них вояки?! Верующие люди.
Гусов Владимир Дмитриевич
Был у меня еще такой эпизод, в Белоруссии. Когда немцев разбили, и они отступали по двум дорогам. Мы на разведку вчетвером полетели, потому что немцы сопротивлялись. У меня был казах Бекетов, и вот, когда мы уже шли домой, его подбила зенитка, и мотор отказал. Ему садиться надо, хорошо нам поляна попалась, где он сел на вынужденную. Я своим говорю, идите домой, а немцы, когда увидели, что он сел, они к нему. Я сел, втолкнул его к себе в кабину, а у нас кабины маленькие, тут приборы, рычаги, но втолкнул. Взлетел, и немцы начали нас обстреливать, наше счастье, что не попали. Привез его домой.