Я расскажу о городе, в который собиралась всё солнечно – палящее лето и всю желто – слякотную осень. Город, который слишком «очень», чтобы туда можно было попасть просто так. Охранная магия не пускает меня к его границам, уводит с правильного пути, подсовывая вместо запада очередной восток. У меня с ним тысячи ассоциаций, но есть ли среди них хоть одна верная, я пока не решила.
Для такого человека как я, наверно и надо, чтобы всегда пасмурно, чтобы мысли переходили на светлую сторону, и писалось больше о хорошем. А то сейчас погода блещет, а мысли хмурятся. Непорядок.
Я закрываю глаза. Процесс трансфигурации начался. Распадаюсь на молекулки и атомы, чтобы через мгновение, которое покажется мне вечностью, пропутешествовать за грани понимания, и собраться вновь уже в другом месте. Главное не потерять шляпу. Я словно тысяча фонариков, ёлочных, желтых, лечу навстречу своей мечте, что обдувает меня свежим ветром интеллигентной свободы.
Прихожу в душевное равновесие, понимая: я наконец-то здесь. Собираюсь в единую биологическую сущность, с душевным трепетом и триллионом восторженных возгласов. И вместо того, чтобы открыть глаза, зажмуриваю их сильнее. Шепчу ему привет, как благодарный гость, которого хозяин пригласил на чашечку чая, прошу проявить гостеприимство и доброту. Тут же, не отходя от кассы, разум залпом выдает расплывчатое воспоминание: я здесь часто разгуливала в своих снах, с зонтиком и в кедах, меланхолично бросала камешки в Неву и говорила с ней как с кем-то близким.
- Привет, Нева. Я не знаю, насколько ты грязна, и конечно, помою руки перед едой потом, на всякий случай. Но сейчас я здороваюсь с тобой, и хочу услышать ответ.
Может быть, покажется странным, что кто-то говорит с природой и стенами города, но отчего-то знаю, что я здесь не одна такая. Город сумасшедших чудаков встречает меня благосклонно, рассветом, и сама собой вдруг напевается песенка « Вне зоны доступа».
Он как вечный идеальный Рим, который успокоит твои слишком истеричные нервы крепким чаем и вкусной булочкой, под басовитый голос Бродского « Он был мой север».
Улыбаюсь неизвестности, пересекая Большеохотский мост, и останавливаюсь в решительном недоумении, прямо посередине, ибо сводить его пока никто не собрался. На часах 4.50. Подождем, попускаем пар из веселящихся легких. Мост напоминает мне Тауэрский, только стальные тросы как будто не для крепежа, а удерживают от желания полетать. Они держат его на цепях. Да тут всё словно с основой из воздушных пузырей, вместо фундамента. Крикни: «Лети», и не догонишь.
Я смотрю вниз, на гладь спокойной реки. Там плещутся чайки, вылвливающие свою скользкую рыбешку к завтраку. Мой живот бурчит, но я сыт счастьем. Знаете, когда мучают бессонницы, и ты ворочаешься, запутываясь в простынях, когда осточертел окружающий кислый мир, как лимонный осадок. Белые ночи нарушают привычный порядок дел, когда у тебя вместо нормального рабочего дня, 24 часа боевой готовности, для подвигов и безумств. Для таких как я, которым вечно не хватает времени: « найти лишний часок – другой, расширить временную границу, смешать день и ночь, явь и сон». Впервые время для познания, а не зубрежки и сжигания дней календаря. С таким же успехом я могу зажигалкой спалить весь календарь, быстрее выйдет.
Слышу лязг и скрежет отлаженного механизма, две части пришли в движение, и скоро образуют нечто целое, что поведет меня дальше. Я шагаю вперед. Ноги сами несут меня по переулкам и площадям, а глаза впитывают кирпичик за кирпичиком, боясь упустить что-то действительно важное.
Если вы так же любите бродить по старинным усадьбам, где таинственные башенки, старинные балкончики, и шпили теремка просят вас не портить имущество фразами « я тут был», а узнать их тайну, представить себя на приеме у графа, отведать на глаз светский этикет и испробовать кадриль, то усадьба Максимилиана Месмахера или дом Врангеля в стиле английской готики подойдет идеально.
Пока я исследую тайны, окружающий мир просыпается, сбрасывает вуаль сна, и румянцем окрашивается небосвод. Я сяду на перила какого-нибудь пешеходного моста, и просто подумаю. Миро, тихо, расслабленно. Это город утра и крыш.
Питер, Питер, по твоим крышам я бы хотела шагать бесконечным повтором, до покалывания в пальцах, когда морозное дыхание ещё способно согреть замерзшую кожу. Спасибо за эту манию Горькому и Давлатову. А ещё во всём виноват Розенбаум.
Это мой никогда не перестающий петь Париж, с голубятнями и заглядывающими в гости тучками. Будь я здесь навсегда, на веки вечные, то бы смогла чаще ходить в театр, и слушать стихотворные чтения в любой подворотне. Мне даже думается, что в Питере каждый 3-ий рожден поэтом: пусть панк, бухгалтер или бомж. Идеализатор местности включен, как видите.
С включенным на полную мощность идеализатором, уже не могу остановиться и забегаю без разбору в каждый двор, что неизменно расположен квадратиком, поглядеть вверх, туда, где стены образуют оконце в небо. И голова кружится от эйфорического опьянения. А ещё я знаю одну тайну, которую могу рассказать за 10 вкусных конфет: в действительности круговорот дождя родился в Питере и в нем же умрет.
Сижу, вдыхаю запах ностальгии, оставленной тут миллионами заблудших душ, искавших исцеление, нашедших преображение, и оставивших частичку горечи и соблазна. Они были до меня, и будут ещё после. Город мне напоминает копилку воспоминаний, как если бы вы забрались на чердак старинного дома, куда никто не ходил несколько вечностей, где обитает дух пыльного времени, дремлющий в этих серых коробках, среди фотографий прошлых лет и антиквариата.
Оставь что-то здесь, возьми что-то отсюда. Негласное правило бродячих энтузиастов.
Но день клонится к закату, тени становятся длиннее. Пора возвращаться. Наберу в банку немного Питерского О2. Будет мне служить кислородной маской от всех невзгод. Возражайте, мол, в нем столько углекислого газа и выхлопов. А ну и что? Он особенный, как по мне.