В 1428 г. в результате мятежа степной знати был убит воинственный хан восточной кипчакской степи – Барак. И это было свержение не только одного правителя, а всего клана потомков Урус-хана. Это случилось в третий раз за пятьдесят лет. Большинство чингизидских фамилий после одного такого катаклизма бесследно растворялись в тумане истории, но урусиды в очередной раз сумели спастись и сохраниться.
В изгнании вождями клана со временем стали сын хана Барака Джанибек и его троюродный брат Керей. На данный момент практически все ведущие историки отвергли возникшее ранее в историографии по недоразумению мнение, что братья после убийства Барака признавали себя вассалами Абулхаира, ставшего правителем Восточного Дешт-и Кипчака. Где конкретно находился около тридцати лет клан потомков хана Уруса, пока неясно. Существующие версии подкреплены лишь косвенными доказательствами. Несомненно только то, что все эти долгие годы они казаковали.
Тюркский термин казак толковался и толкуется по сию пору очень широко. Дословно он переводится как «свободный», «вольный» и т.п., но использовался, в первую очередь, для обозначения людей, живущих войной. Казаками называли наемников из Великой степи при дворах монархов центрально-азиатских и восточно-европейских стран, казаками называли чингизидов, лишенных собственных владений и вынужденных сражаться под чужими знаменами, казаками называли и вольных разбойников, которыми кишела вся Кипчакская степь в XV веке. Само же население Дешт-и Кипчака в восточных источниках чаще всего именовалось узбеками[1]. Также в ходу в качестве самоназвания широко использовался термин ногай.
Именно в годы казачества, приблизительно в 1445 г., старшая жена Джанибека родила ему сына, нареченного Касымом. Таким образом, султан был казаком с рожденья. Вольная жизнь в седле с оружием в руках и постоянная борьба за жизнь - вот что было главной школой знаний и воспитания для Касыма. В это же время отпрыски богатых чингизидов, как, например, дети хана Абулхаира, получали довольно хорошее образование в медресе Сыгнака и других сырдарьинских городов.
На удивление очень многим сторонним наблюдателям, урусидам удалось не просто выжить. Слава о подвигах суровых казаков-чингизидов дошла даже до хана Могулистана[2] – Есен-Буги. Он очень сильно страдал от нападений ойратов, и противостоять им на равных не удавалось. Для спасения от этой напасти требовался надежный пограничный заслон. Султаны, в свою очередь, были рады получить во владение постоянную территорию, пусть даже на границе с беспокойными ойратами. В итоге стороны быстро нашли общий язык. Приблизительно в 1460 г. Джанибек и Керей разбили свою ставку на берегах реки Чу.
Расчет себя оправдал. Султаны смогли дать отпор ойратам. Это позволило Джанибеку и Керею провозгласить себя ханами и еще на одну ступень приблизиться к желанной цели возвращения престола своих предков. Отчаянные рубаки, теперь располагавшие своим собственным маленьким улусом, стали привлекать к себе все больше и больше людей из своих родных восточных кипчакских степей. Мухаммед Хайдар Дуглат на страницах своего произведения заверяет, что в короткие сроки численность приверженцев Джанибека и Керея дошла до 200 тысяч человек.
Этот процесс перехода степняков в стан старых врагов вызвал ярость Абулхаира. В 1467 г. хан, собрав войско, выступил в поход на Могулистан. Но в дело вмешался случай. В походе хан захворал и умер. Вполне возможно, что дело было не в болезни. Слишком уж вовремя она произошла и быстро свела в могилу могучего хана.
Как бы то ни было, поход был отменен, а войско распущено. Новым ханом был провозглашен сын покойного Абулхаира – Шайх-Хайдар. Но удержаться на сыгнакском престоле наследнику не удалось. Вскоре ему пришлось вступить в противостояние с целой коалицией противников, в ряды которой вошли и султаны-урусиды. Шайх-Хайдар был разгромлен и убит.
Вероятно, все участники коалиции рассчитывали на какие-то дивиденды, но надежды были напрасны. Джанибек и Керей всем дали понять, что считают себя единственными легитимными правителями на территории восточного Дешт-и Кипчака. Именно это событие, то есть свержение Шайх-Хайдара и приход к власти Джанибека и Керея, в официальной историографии принято считать моментом основания Казахского ханства.
Касым, которому было в ту пору 25-30 лет, должен был принять активное участие во всех этих событиях. Вполне сформировавшейся личностью возвращался он на земли улуса своих предков, и многое для него было непривычно даже в каких-то мелочах. А к роли искушенного в политических интригах принца он точно не был готов. Он был воином, и неотесанные степные батыры с простым и четким пониманием жизни были ближе ему по духу, нежели вся разношерстная публика, обитавшая при дворе Абулхаира. И Касым не являлся исключением в своем клане. 40 лет казачества сказались на всех без исключения.
В довольно скором времени после обретения власти оба хана умерли. Новым и единым ханом стал сын Керея Бурундук. Он оказался довольно сильным и предприимчивым правителем. Был лишь один противник, с которым не мог никак совладать Бурундук. Это был внук Абулхаира – Мухаммед Шейбани, и он стоил десятка врагов.
Даже располагая довольно ограниченными возможностями, умный и отважный Шейбани сумел развязать настоящую войну на берегах Сырдарьи, в которую оказались втянуты все силы, претендующие на влияние в регионе: урусиды, чагатаиды и тимуриды. Сталкивая их между собой и проявляя неутомимость и изобретательность в боевых действиях, Шейбани сумел добиться признания своей легитимности в качестве полноправного игрока. Устав от войны, в которой было уже непонятно кто и против кого воюет, Бурундук решил пойти на мир. Он выдал двух своих дочерей замуж за близких родственников Шейбани и признал его право не владение несколькими сырдарьинскими городами.
Вполне вероятно, что неудачи Бурундука были вызваны отсутствием единства в рядах его войска. И одним из виновников того был султан Касым, не проявлявший особенного энтузиазма в ходе боевых действий. В одном из сражений взяв в плен брата Шейбани Махмуда, который, в свою очередь, приходился ему двоюродным братом – боле[3], Касым с почетом препроводил его домой, чем вызвал гнев Бурундука.
После заключения мира Касым еще больше сблизился с Шейбани. Последний при завоевании Мавераннахра получил существенную военную помощь от Касыма. Но этот союз оказался непрочен. Разгромив тимуридов и покорив Мавераннахр, Шейбани не прекращал мечтать о том, чтобы взять в руки власть в родной степи. Именно это было главной его целью. Благодаря своим подвигам Шебани также был очень популярен в степи и имел много сторонников. По оценкам Т. И. Султанова, около двухсот-трехсот тысяч кочевников предпочло признать себя подданными Шейбани и откочевало в Мавераннахр.
В своей второй войне Шейбани не стал ограничиваться только военным аспектом. Для начала он запретил кочевникам Дешт-и Кипчака вести торговлю с оседлым населением. Затем Шейбани решил признать подданных Бурундука и Касыма язычниками и объявил, что война против них носит священный характер. Все аргументы были натянуты, поскольку кочевники, признающие власть Шейбани, точно так же сохраняли доисламские верования. Дело дошло даже до грубых исторических фальсификаций. Придворные летописцы Шейбани в угоду своему повелителю стали утверждать, что его род издревле правил Дешт-и Кипчаком, а ханы из династии урусидов являются казаками на престоле, то есть узурпаторами, захватившими власть силой и без малейшего на то морального права. И хотя дело обстояло ровно наоборот, ложь оказалась невероятно живучей, и в несколько измененном образе она господствует и в среде современных историков.
Тщательнейшим образом Шейбани разработал и план предстоящих военных действий. Он великолепно знал местность и все уязвимые места своего противника. В конце зимы и ранней весной боеспособность кочевых ханств резко снижалась. Ослабевшие за зиму кони не давали возможности степнякам предпринимать решительные наступательные действия и лишали мобильности. К тому же большинство зимовий находилось под боком сырдарьинских городов, откуда и планировал наносить удары Шейбани.
Первый поход, предпринятый в конце зимы 1509 г., оказался довольно удачен. И хотя Шейбани не смог нанести удар по ставкам Бурундука и Касыма, тем не менее, он сумел разграбить улусы других правителей и взять богатую добычу.
В следующем году в то же самое время последовал еще один поход. Однако после его начала выяснилось, что ожидавшие нового удара правители Дешт-и Кипчака не стали вести улусы на зимовья к Сырдарье. Бурундук находился в Сарайчике, а Касым решил зазимовать в Улытау. Получив эти сведения и желая во что бы то ни стало разбить противника, Шейбани отправил свое войско на север.
Ранней весной такой поход с территории современного Жанакорганского района Кызылординской области до территории Улытауского района Карагандинской области было невероятно тяжело совершить, но военачальники сумели выполнить задачу, и, внезапно объявившись в Улытау, войско стала методично громить не ожидавшие нападения аулы Касыма. Но сочтя свою задачу выполненной и утратив концентрацию, полководцы Шейбани совершили роковую ошибку. Некий Моинсыз Хасан, выдав себя за султана Касыма, с малыми силами атаковал противника. Риск себя оправдал. Полководцы всерьез решили, что подверглись удару со стороны Касым-хана, и бросились в бегство. Преследуя бегущего противника, Моинсыз Хасан перебил огромное количество людей.
В том же году Шейбани был разгромлен сефевидским[4] шахом Исмаилом и погиб в бою. Безусловно, одной из причин данного поражения стало его ослабление после неудачного улытауского похода, о чем не преминули упомянуть и средневековые летописцы.
Окончательная победа над Шейбани привела к росту популярности султана Касыма. В 1511 г. незадачливый Бурундук был отвергнут кочевниками и вынужден покинуть степь. Он перебрался в Самарканд, к одной из своих дочерей. Касым был официально избран ханом.
После гибели Шейбани клан потомков хана Абулхаира оказался со всех сторон окружен противниками. Сефевиды, чагатиды, тимуриды теснили их со всех сторон, и, казалось, династия была обречена. Но неожиданно на помощь ослабшему дому пришел хан Касым. Осенью 1513 г. он заключил мир с наследниками Шейбани, подкрепленный междинастийными браками, и даже выделил им военную помощь, позволившую удержать в своих руках самаркандский престол.
Вероятно, такая настойчивость в стремлении «дружить» с потомками Абулхаира была вызвана не только родственными связями правящих домов. В борьбе за власть в то время брат легко шел на брата, а сын – на отца. Но родственными связями были опутаны обе части кочевников, находившиеся под властью двух династий. Это был один народ, и люди не желали продолжения бессмысленной войны. По свидетельству Шакарима, именно к тому времени относится казахская поговорка «Өзбек – өз ағам, сарт – садағам» (узбек – брат мой, сарт – жертва моя). Может быть, автором этого выражения являлся и сам Касым.
Как бы то ни было, Касым хотел, чтобы потомки Абулхаира удержали в своих руках Мавераннахр, а для своей экспансии избрал другие направления. Для начала он полностью закрепил за собой полюбившееся ему еще во времена казакования Жетысу. Самое крупное местное тюркское племя дулат и кыргызы уже давно предпочитали ханов Дешт-и Кипчака своим изнеженным правителям, забывшим о жизни в юрте. Могольский хан Султан-Саид не имел возможности противостоять Касыму и потому без боя смирился с территориальными потерями, удалившись в Восточный Туркестан.
Племена, проживавшие на территории современного Западного Казахстана и входившие в состав Ногайской Орды, также признали власть Касыма. Таким образом, к 1520 г. территория державы хана Касыма простиралась от Волги до Иссык-Куля. Восточные летописцы считали его самым могущественным повелителем Дешт-и Кипчака со времен хана Джучи и оценивали число его подданных в миллион человек. Если бы зимой 1520-1521 гг. хан Касым не скончался в Сарайчике, может быть, его держава еще больше выросла бы в размерах.
Но не только воинскими подвигами вошел в историю казахов хан Касым. Народные предания называли его также автором уложения степных законов под названием «Қасқа жол»[5]. Содержание этих законов не сохранилось, но исходя из некоторых обстоятельств можно предположить общую философию данного памятника права. Во-первых, конечно, обращает внимание тот факт, что Касым решил составить оригинальный свод, а не обратиться, например, к готовой системе шариатского права либо попытаться возродить суровые законы Чингисхана.
И в том, и в другом случае это были жесткие системы, четко регулирующие отношения в обществе в интересах государства. А Касым был потому и популярен среди своих подданных, что старался соответствовать их образу идеального правителя, для которого выше всего стоят степные традиции и обычаи. Во время встречи с могольским ханом Султан-Саидом летом 1513 г. он старательно всеми своими поступками и словами демонстрировал, что является простым кочевником, чей смысл жизни состоит в том, чтобы ездить на коне и пить кумыс. И не важно, насколько был искренен Касым, важен сам выбор данной роли. Хотя человек, который не верил в свои слова, вряд ли смог бы добиться подобных свершений.
Та самая воля вольная, которую искали казачьи ватаги на берегах Кубани или Дона, стала стержневой идеей улуса хана Касыма. Не случайно, что так совпадали старинные традиции у казаков и казахов. «С Дону выдачи нет», - заявляли одни. «Не отдаем даже беглых собак, нашедших у нас убежище», - говорили другие. Необычайная свобода во всем – это было главное, что удивляло всех, кто имел возможность изучить казахское общество в XVIII и даже частично в XIX веке.
И очень символично то обстоятельство, что именно со времен хана Касыма в отношении его государства в источниках устойчиво начинает употребляться термин Казахское ханство, Казахское государство. И дело здесь не только в стараниях Мухаммеда Шейбани. Конечно, отчасти термин быстро внедрился в восточную летописную традицию, потому что был удобен для того, чтобы отличать одних узбеков от других. Так, к примеру, довольно длительное время в отношении подданных урусидов применялся такой термин как «узбек-казаки».
Но название быстро проникло и восточноевропейские хроники. В начале XVI в. "Казачья Орда" фигурирует уже в польских и русских документах. Кочевому ханству, в котором наивысшей ценностью считалась свобода, подходило это название, смысл которого хорошо понимали и в Польше, и на Руси того времени. Таким образом, прозвище казаков, изначально присвоенное династии урусидов как изгнанникам и скитальцам, затем пополненное значением «самозванцы» в период идеологической атаки со стороны Шейбани, стало использоваться в исконном смысле этого слова для обозначения необычной страны вольных людей.
Историки обычно любят превозносить завоевателей, создававших огромные империи, либо реформаторов, модернизировавших свои страны. Но судить лучше не по свершениям в период правления, а по последствиям. Ибо материя – вещь зыбкая. Вместо искусственных и заимствованных со стороны институтов Касым дал своему народу возможность осознать и сохранить свою Идею. То есть то, за что стоит драться, за что стоит терпеть и за что стоит быть казахом. И за это стоит помнить хана Касыма.
[1] Согласно наиболее распространенному мнению, возникновение данного этнонима связано с именем золотоордынского хана Узбека.
[2] Могулистан – государство, образовавшееся в середине XIV века на территории Восточного Туркестана и Средней Азии в результате распада Улуса Чагатая. В состав Могулистана входило и Жетысу (Семиречье), то есть территория современной Алматинской и частично Жамбылской областей. Во главе Могулистана стояли ханы из числа потомков Чагатая.
[3] Боле – дети родных сестер.
[4] Сефевиды – правящая династия в Иране, основателем которой являлся Исмаил.
[5] Қасқа жол – Чистый путь, Светлый путь, Прямая дорога и т. п.