Сегодня, 15 февраля 2012 года, в 15.00, в Астане, в Национальной академической библиотеке начнется презентация выставки «Три С» фоторабот известного мастера психологии и фотохудожника Марса Субханкулова из Кокшетау с его участием. На презентации (Марса Галеевича на ней буду представлять я) будет организована своего рода творческая беседа-брифинг для журналистов и всех посетителей фотовыставки. Ниже предлагаю свое эссе «Аксакал самопознания» (2007), посвященное Марсу.
«Твое высшее право — знать будущее во всех его версиях. Прислушайся к его шепоту, и услышишь, что награда, ждущая тебя впереди, — твое собственное величайшее счастье».
Из книги Ричарда Баха
«Карманный справочник Мессии» (XX век)
О современном мастере психологии Марсе Субханкулове из Кокшетау[1] наслышан практический каждый отечественный психотерапевт Северного Казахстана. И то, чем он занимается можно скорее назвать мультикультурным дзеном и подвигом неономадического бытия.
Сначала я с ним познакомился заочно. Просто в декабре 1994 года в редакции областной еженедельной газеты «Окжетпес-экспресс» совершенно случайно зашел разговор о странном профессоре психологии… Наташа, один из корреспондентов, с большим удовольствием вспоминала, как выползая на рассвете из туристической палатки, её дочурка с изумлением обнаружила полный стакан земляники, поставленный кем-то из коллег по турпоходу перед самым входом… Конечно, это постарался щедрый на сюрпризы Марс. Между тем из Наташи посыпались новые подробности студенческой жизни… Она припомнила, как чудаковатый «препод» ещё более странно вёл себя на занятиях: пока студенты рассаживались в аудитории, сам лектор в видавшем виде свитерке мог запросто лежать где-то на одном из столов на галёрке, спокойно ожидая начала звонка… Я не стал дожидаться новых подробностей, а выспросил телефон местной достопримечательности и немедленно позвонил…
Дверь мне открыл коротко остриженный, худощавого телосложения мужчина чуть пониже среднего роста в домашнем трико.
— А… ну, проходи, проходи… — скороговоркой произнес хозяин просторной четырехкомнатной квартиры, приветливо предложив надеть шлепанцы.
Что меня поразило c ходу, так это ошеломляющий конгломерат ряда непривычных вещей и вещичек, в которых эта квартирка казалось, потонула раз и навсегда. Первым меня удивил и врезался в память «штурвал». Точнее, это было огромное всамделишное колесо со спицами из-под арбы, стоящее прямо в прихожей, этакий приковывающий к себе внимание и непонятно откуда взявшийся капитанский элемент кочевого образа жизни. Он сразу окунал всяк входящего то ли в бескрайнюю степную даль, то ли в океанский прибой, производил некую непроизвольную инициацию в особый мир, мир душевных водорослей, полынных запахов, космических авантюр и зажигательного, искрометного веселия духа.
О чем мы беседовали в тот первый день? Марс Галеевич угостил меня своим любимым облепиховым сливочным маслом собственного изготовления, да говорил про то, что негоже забывать о великих традициях аксакалов. По несколько раз, очевидно стараясь особо акцентировать внимание, мастер психеи говорил о гораздо более адекватном названии Ясной Поляны, что в Боровом, которая стариками казахами звалась очень строго — «Ой аланы» — «Поляна озарений, размышлений». Недовольный тем, что её переименовали в «Поляну Абылай хана», вице-президент Общества психологов Казахстана подчеркнул, что возникает тем самым опасность забвения исконного названия, а вместе с тем и назначения этой поляны как подлинного места духовной силы. Оказывается именно здесь испокон веков, задолго до Джунгарского нашествия, собирались старейшины казахских родов, чтобы обсудить дела насущные и стратегические. Именно сюда приходили за разрешением наиболее трудных жизненных, судьбоносных вопросов наши предки. Говорят, если человек заночует на этой поляне, то наутро уже проснется с ясным пониманием того, что ему нужно делать. Еще в советские годы, организовывая республиканские психологические олимпиады, Марс приводил сюда студентов, наверняка как и сейчас одетый в привычную шапочку с бубончиком, он рассаживал их по кругу, и призывал простучать сердцем живительную энергетику «святого присутствия».
Стоит сказать, что в «Боровом» нашел свой последний приют родоначальник советской буддологии и востоковедения Федор Щербатской (1866-1942). Польский аристократ по происхождению Федор Ипполитович совершил ряд путешествий в Индию и Тибет, непосредственно общался и дружил с Далай-ламой XII. Сами буддисты почитали его как гуру. В 1937 году научная школа Щербатского подвергается разгрому и репрессиям, а сам он становится, несмотря на ученые и организаторские заслуги перед советской властью, мишенью идеологической кампании по борьбе с идеализмом в востоковедении. С началом войны, в 1941 г., его, с рядом уцелевших ученых (в их числе такая знаменитость как Владимир Вернадский, сформировавший современное понятие «ноосферы»), эвакуируют в Северный Казахстан, где он завершает свой жизненный путь 18 марта 1942 г. в поселке Боровое. Отец Марса был в те времена ответственным торговым работником, тоже немало претерпел в сталинское лихолетье, вот одного из его детей и потянуло, видать, в психологи.
…Сидя по-восточному, мы с Марсом с самого первого дня встречи не уставали делиться впечатлениями от книг Кастанеды, причем для меня было откровением услышать, что он запоем читал эти книги в виде самиздата еще в начале 70-х годов. А я-то наивный человек, думал, что они в Союзе появились только в 80-х! Между нами произошёл быстрый обмен подтверждающей информацией по прочитанным книгам, названия которых и их авторы звучали для нас, да и сейчас звучат как вожделенный пароль, как некая незримая каинова печать на лбу, описанная еще Германом Гессе в «Демиане». (Ох, простите Марс Галеевич, конечно же, правильно говорить «Хёссе» — безусловно, надо произносить первый звук мягко, как это делают сами германцы). Я помню его задумчивый отзыв на Даниила Андреева и его «Розу Мира», которую Субханкуловы читали всей семьей вслух. А этот онтологический прохиндей, воистину несравненный Ошо, книги которого я перемусолил позднее в великолепной библиотеке Марса! Адольф Харраш, Иккю Содзюн, Георгий Гурджиев, Николай Абаев, Джон Лилли, Рам Дасс и «собака» Авессалом Подводный с его изумительной «Повестью о Тонкой семерке». Скольких же еще авторов и современников, соседей и прохожих, коллег и друзей можно перечислять и перечислять, и которых помог понять более тонко и глубже этот мудрый человек!
Кажется, уже на следующий день я побывал на его лекции в одном из колледжей Кокшетау. Очаровала его манера легко фланировать из одного прохода между партами в другой. Гибкая и юркая фигурка бывшего мастера по спортивной гимнастике приковывала внимание практически всех юнцов и дев, которые то с хихиканьем, то с пронзительным молчанием слушали его «птичью» речь, местами обрывающуюся и заканчивающуюся приводящими в понятийный экстаз интонационным тенорком: «Ага, ага…»
Он и сейчас, когда ему перевалило за семьдесят, остается прыгучим и эластичным, ловким и быстрым на подъём. И пусть его пальцы рук изъедены, обезображены растворителями и масляной краской — на протяжении не одного десятка лет Марс увлекался абстрактной живописью, экспериментировал с различными техниками нанесения рисунка, изгалялся как мог над своими шедеврами, которые только недавно стала видеть широкая публика на его пока редких вернисажах — зато родилась и живет теперь своей жизнью паутина бесконечных кружевных цветомыслей, страстные линии которых сурово и нежно пальпируют, незримо утончают и смягчают текстуру зрительского сознания. На раскачиваемую ветром паутинку похоже и его излюбленное и всенепременное слово при ритуальном прощании: «Ну что? Ладушки?!». Оно как нельзя верно отражает, несмотря на все внешние жизненные перипетии, внутреннюю ладность марсового бытия, органическую связность судьбы, поступков, мыслей.
Благодаря Марсу я стал журналистом в эзотерическом смысле этого слова, он разжег мой аппетит как на людей необычных, нестандартных, иных, так и самых что ни на есть обыкновенных. Поддавшись его бесшабашным провокациям, ваш слуга ввязался в авантюру и принял участие в курсах школьных психологов. На сопровождавших курсы уникальных марсовых психотренингах я купался в роскоши вновь обретенной социальной адекватности — впервые после армейско-перестроечного шока. Попутно раздарил почти всю свою личную библиотеку новоиспеченным психологам, с безумным мяуканьем и нежностью ползая на заключительном занятии под партами. Не знаю, что на меня нашло, но было мучительно больно прощаться с взрослыми и не очень тетками-учителями, счастливые глаза которых остались гореть в моих зрачках символом исключительно доброжелательного творческого огонька.
Нужно подчеркнуть, что модные ныне психотренинги одним из первых в Союзе, ещё с первой половины 70-х годов начал проводить именно Марс. И то, что происходило на психотренингах, которые он проводил как среди студентов и чиновников, так и людей самого разного возраста, характера и профессий, я бы охарактеризовал как мощный и в то же время тонко управляемый, точно дозированный старт в известные всем пространства, которые неожиданно для группы оказывались исключительно неизвестными. Одновременно люди под очень чутким контролем прикасались к зоне обжигающего и порой довольно-таки свирепого непознаваемого. Возникала хорошо замаскированная встреча учеников с подлинным Учителем…
Сейчас я несколько отстраненно констатирую, что Марс стал тогда для меня и многих его последователей и друзей явным супернаркотиком. Своего рода живчиком-катализатором, вызывающим мощные духовно-центрирующие бури и вихри в сопутствующих его появлению и присутствию людях и обстоятельствах. Марс отказался быть моим Учителем (правда, все равно я его считаю таковым), но зато признался, что заглянул в предельные глубины бессознательного, где встретил… Но, нет, распространяться об этом сокровенном опыте ни к чему, то, что он говорил лет десять назад, предстало мне недавно совсем в ином свете и так легко что-либо ненароком исказить...
Хочешь познать человека — познай друзей его. Мне запомнился Константин Ганин — тихий самородок, божественно одаренный художник, ассистировавший в качестве напарника-художника на тренингах Марса. Помнится, он нарисовал выразительный портрет моей сущности, которая по едкому выражению Марса, «пашет носом землю». Пришлось нервно посмеиваться над собой, и в свою очередь садомазохистски ухмыляться над не менее колоритными портретами сущностей коллег по тренингу. Ганинские рисунки мягко дополняли темпераментную натуру напарника.
Если говорить о его наставниках, то Марс Галеевич нередко вспоминал своего выдающегося учителя, основоположника советской психологической мысли Вольфа Мерлина из Татаро-Башкирии, главной идеей которого была свобода — полная, тотальная свобода (не только экзистенциальная, но и телесная, организмическая). В livejournal есть автобиографичная заметка о Вольфе Соломоновиче его сына, Валерия Мерлина, который по приглашению Марса одно время жил и работал в Кокчетавском пединституте после смерти отца в 1982 году.
Но вернемся к теме. Моя тогдашняя максималистская ориентированность на литературу эзотерического толка и алхимические «прожекты» дала о себе знать, когда я ушел по собственному желанию из газеты. К тому времени супруга уехала с маленьким сыном в Алматы, писать и защищать дипломную работу, а я, паразит, совершенно эгоистически позволил себе усомниться в совершенно справедливой критике главного редактора, призвавшего меня к благоразумию за излишне дерзкий материал, проскочивший в его отсутствие из-за излишне благосклонного отношения ко мне ответсека. И вот, остался без работы, а значит, без средств к существованию….
И снова, конечно, помог Марс. Проходя мимо автобусной остановки, он приметил меня и сразу проявил заинтересованность моим мерзопакостным настроением. Выход им был найден гениально сумасбродный: он предложил мне, никогда не кончавшему никаких литературных курсов и не имеющего какого-либо традиционного гуманитарного образования — вакансию преподавателя! Ну, сумасшедший, что с него возьмёшь! Пришлось согласиться, иного не было дано. Так я два года преподавал курс «эзотерической литературы» и «религиоведения» студентам-психологам и был припаркован к кафедре психологии одного из вузов тогдашнего Кокшетау. Это было время моей самой концентрированной садханы, ученичества. Я брал за основу произведения Сэлинджера, Розанова, Кавабата, хайку, тексты Михаила Булгакова, других любимых мной писателей и поэтов, и старался порой в несколько эксцентричных формах донести студентам то глубинное метафизическое настроение, которое ощущал в этих шедеврах лично сам. Я во многом полагался на интуицию, нещадно импровизируя на лекциях и практических занятиях, но и в то же время испытывал неимоверное счастье, когда вместе со своими воспитанниками посреди или в конце пары вдруг входил в это состояние святого трепета и позвоночных мурашек. Ребята это чувствовали, и даже если никогда и не читали рекомендованных книг, но зато касались нутра, фигур искрометно танцующих текстов. Я счастлив, что смог хоть в какой-то мере исполнить роль проводника этих жгучих прикосновений, возможно, не очень чистого, но все же искреннего. Естественно, не обошлось без ободряющей поддержки Марса, помогавшего подходить к делу преподавания не только творчески, но и вполне системно.
Спустя два года мне все же пришлось уйти от преподавательского «креста» в связи с возникшими в семье финансовыми затруднениями. Я попробовал себя в конъюнктурном качестве гораздо более высокооплачиваемого охранника, но затем появилась на карте республики новая столица, и жизнь меня вновь прибила к берегу журналистской стези.
Пролетели годы разлуки с Марсом, и вот во время одной из совершенно случайных встреч на улице Астаны я вдруг узнаю, что Марс Субханкулов ещё и фотохудожник и фото — это его новое увлечение. Оказалось, что профессор Кокшетауского гуманитарно-экономического университета, который также по-прежнему вице-президент Общества психологов Казахстана и почетный член Международной ассоциации психологов-тренингистов (Нью-Йорк, Бруклин), бывший в 70-80-е годы членом центрального совета Общества психологов СССР и поныне ведет активную творческую деятельность, являясь научным руководителем творческого центра арт-терапии «Океан-Арт» в Астане. Он с любовью и присущей ему самоиронией продемонстрировал мне свой альбом, где я увидел поражающие тонким равновесием микромиров фотоработы, но встреча прошла, так сказать, в скользящем ритме, и я был тогда, к сожалению, далеко не в самой лучшей творческой форме. И лишь когда столичная галерея «Has Sanat» при содействии центра арт-терапии «Океан-Арт» открыла в ноябре 2005 года в респектабельном отеле «Интерконтиненталь» выставку «Отражение», я понял, что Марс продолжает быть для меня загадкой. Героями выставки явились два исключительно талантливых автора — отец и дочь Субханкуловы. Посетителей вернисажа невольно заражал провокативный дух этого исключительно работоспособного и мироответственного казаха-башкира-татарина, представляющего собой гремучую психическую смесь мексиканского толтека дона Хуана, маниакально впечатлительного американского австрияка Фредерика Перлза, хитроумного ходжи Насреддина и добротно изящного ламы Чогьяма Трунгпы.
«Природные возникновения», как прозвал свои фотоработы Марс, это незримое таинство, угадываемое человеком на некоем сенсорном пограничье при условии предельной психической распахнутости. Ведь именно внутренняя обнаженность, медитативно фоновая чуткость к ландшафту жизни позволяет сенсорные системы организма замереть от неожиданности и в точно определенное мгновение щелкнуть затвором мощного «Зенита». Интеллигентно, этак, щелкнуть микромир по носу в тот момент, когда махонькая и столь неприметная капелька внезапно расцветет поразительным бутоном гармонии! Когда от простых бликов луж, зернистых шероховатостей камней возникают изумительные пейзажи, пожалуй, превосходящие по красоте даже райские кущи и способные приковать взор настолько, что от радиирующего величественные духовные сюжеты фото отходишь, прикладывая невероятные усилия, раз двадцать пробубня себе, что «надо срочно писать материал». А что происходит со случайным утонченным зрителем этих фото? Ему дико, на все сто восемьдесят хочется отвернуться от этой гармонии, настолько она поражает… Но лучше самому увидеть его работы, вслушаться в мелодии духовных интонаций, поэтические фотопровокации и, благодаря им, вглядеться в номадическую глубину и суть своего собственного мира — хрупкую, странную, зеркально неожиданную...
Дочь Марса Галеевича, Евгения, художник, тренер по хатха-йоге и цигун, живет сейчас с сынишкой Николаем в Московской области, а ее работы находятся в частных коллекциях в России, Германии, Венгрии, Израиле и Канаде. Она часто приезжает к отцу, принимает участие в его тренингах, проводя и самостоятельные занятия. На одной из ее картин, как раз представленной на выставке был изображен отец, если же точнее, не Марс даже, а его марсианистость, та самая, которая при прощании…
Знаете, добавьте сюда ещё один примечательный штрих. Как-то случилось мне обмолвиться, что сегодня, дескать, день рождения одного из уважаемых в мире просветленных, как Марс моментально отреагировал:
— Что мне какой-то Лилли, когда у моей дочери — день рождения? — Достойный дзэнского мастера хлесткий смысловой удар в мгновение ока протрезвил мою физиономию, возвратив меня в край родных ценностей. В этом весь Марс — казахстанский подвижник психеи, живописи и фотографии от Бога.
[1] Ранее город Кокчетав, располагающийся ныне в Акмолинской области РК, а ранее принадлежал территориально Кокчетавской области (ныне упразднена) Казахской ССР.