В поселке Жолымбет под Астаной есть «японская» шахта – там после войны работали японские военнопленные, так местные ее и прозвали. Шахта давно заброшена. Проходы в ней такие узкие и низкие, что нашим рабочим не провернуться.
Даже черные старатели промышлявшие в поселке в 90-х годах так и не смогли пролезть в ее маленькое чрево. А черные старатели, или «сваты», как зовут их в Жолымбете, люди не простые – это брутальные мужики, под стать пионерам Дикого Запада, ради золотой россыпи рисковавшие жизнью. Много хороших и не очень хороших парней полегло на золотых акмолинских рудниках за эти годы, под завалами, в драках или перестрелках. Но японская шахта стоит нетронутой уже лет шестьдесят, с тех пор как Жолымбет покинул последний военнопленый.
Японцев привезли в поселок в сентябре 1945 года, глубокой ночью. Поселили в бараке, в котором до них жили другие пленные, свои – шпионы, диверсанты, вредители. Прибытие иностранцев для маленького поселка (это потом Жолымбет вырастет в процветающий рудник со спецобеспечением) стало сенсацией местного значения. Люди опасливо выглядывали из окон, а мальчишки, несмотря на крики охраны, бегали следом за пленными с криками: Гитлер капут! Хенде хох, фашист! Дети казахской глубинки конца 40-х были геополитически дезориентированы: враг в их представлении мог быть только один. Хорошо, что японцы мало что понимали в русской и казахской брани, иначе, наверное, они были бы весьма удивлены. Да и строем через весь поселок их водили только раз в неделю. В четверг у пленных японских солдат был банный день.
Общественная баня в Жолымбете по сей день одна. Поэтому все население поселка - и враги народа, и японцы, и местные - парилось в одном месте. Их только развели по разным дням: в среду – политические, в четверг - япошки, в пятницу - мужики, в субботу - бабы. Такой в поселке установился порядок. Когда и где парились охранники НКВД, история почему-то умалчивает.
А обслуживала всю эту разношерстную публику одна славная девушка. Таня ее звали, и лет ей было около восемнадцати. Юная богиня пены и пара с длинной пшеничной косой, вооруженная веником и тазом. Она встречала грязных, не мытых арестантов и не менее грязных - все ведь одинаково пахали на шахтах - жолымбетцев, а потом провожала уже свежих и счастливых. Люди отвечали ей взаимностью, Таню в поселке любили. Красивая она была и добрая. Скромная к тому же, порядочная, ничего «такого» за ней никогда не водилось. Жила она с матерью в домике на окраине села. Немало парней засматривалось на Таню и несмело заигрывало по пятницам, в банный то бишь день. Сложись все иначе, вышла бы она через пару лет замуж, нарожала кучу детей, завела корову, потолстела; муж ее трудился бы на шахте, в день получки напивался до полусмерти и беззлобно ее поколачивал.
Никто не знает когда именно все пошло не так как надо. О том, что все давно идет не так как надо в селе не догадывались до тех пор, пока их банщица не округлилась слишком заметно. Такое с девушками в Жолымбете случалось и раньше. Такое с девушками везде иногда случается. Даже в селе, где всего 10 дворов и парней наперечет, ходит какая-нибудь девица, а в один прекрасный день глядь, животик-то округлился. Не велика беда, посудачат обычно бабки, да перестанут. Но тут выяснилось неслыханное: банщицу Таню соблазнил не местный бездельник, и даже не из политических, а японский солдат! И где?! – В бане!
Думаю, нет надобности подробно описывать дальнейшее, а именно: разговоры, анекдоты, сальные подробности, даже частушки про русскую банщицу Таню и немытого японского солдата. Место, где произошла романтическая история, добавляло курьеза. А люди любят курьезные истории, если они происходят не с ними.
Таня родила сына весной 1952 года. А весной 1953-го Советский Союз и Япония договорились о судьбе пленных солдат. За это время разговоры в селе утихли и люди уже привычно смотрели на визиты японца в домик на окраине. Как ни удивительно, но девушку за связь с иностранцем не сослали в Сибирь, может, полагали, что в Жолымбете и так холодно. Более того, конвоиры отпускали отца навещать ребенка с матерью.
Хотя в эту странную любовь жолымбетцы долго не верили. Ну разве может настоящая любовь вспыхнуть в старой замызганной бане? Которая к тому же так плохо отапливается. Поэтому все удивились, узнав, что японец не хочет возвращаться на родину и просит оставить его навсегда в СССР. Желает принять советское гражданство и служить социалистическому государству. Так говорилось в его прошении на имя Сталина.
Отдельное, коллективное письмо написали и его товарищи. Японские солдаты, известные своей фанатичной преданностью долгу и императору, тоже просили оставить друга в Советском Союзе. Свою просьбу они объясняли сильными чувствами друга. В конце концов, чудная история любви растопила сердца еще вчера зубоскаливших жолымбетцев и они – в большинстве своем шахтеры с прожженными от тяжелого труда сердцами – тоже написали коллективную петицию в Москву.
Одного только Сталина не тронула любовь советской девушки и японского солдата. А может быть, он к тому времени уже умер, или почти умер, и ему не было дела до советских девушек, японских солдат и их смешных и грустных любовей. Осенью 1953 года героя громкой истории, как и всех остальных пленных, погрузили в крытый брезентом грузовик и навсегда увезли из Жолымбета. Тане разрешили проводить его до станции Аккуль; там японцев пересадили в поезд, следующий куда-то на Дальний Восток. И больше она его никогда не видела.
Только в начале 90-годов Татьяна Михайловна, которая давно жила в Астане, получила письмо - его передали из акимата Жолымбета. На конверте был указан обратный адрес: Осака, Япония. Писал какой-то японский промышленник, младший брат Аизакку – так звали ее возлюбленного. Промышленник приглашал Татьяну Михайловну с сыном в гости. Семья хотела увидеть племянника и внука.
А в Японии она узнала, что Аизакку умер в 1954 году. Он покончил с собой по какому-то самурайскому ритуалу через год после возвращения. Может быть от тоски по любимой и сыну, а может быть и от клейма позора. У самураев сложные представления о чести.
Оказалось, простую жолымбетскую банщицу полюбил представитель древнего аристократического рода. Теперь его благородная кровь течет и на берегах Ишима. Сын Аизакку поддерживает теплые отношения с японскими родственниками, но жить остался в Казахстане. Рядом с мамой, которая всю свою невостребованную любовь отдала ему одному. А другой она больше не искала. Слишком сильной оказалась та, рожденная в клубах пара старой шахтерской бани.